Тихие, осторожные шаги. Худые плечи 24-летнего паренька оттягивает тяжелый ремень снайперской винтовки. Еще бы, метр с лишним и оптика эксклюзивная. В голове переплетаются последние часы, события, произошедшие год  и пять лет назад.
Подъезд. Оплеванный, загаженный и изрисованный. Малолетняя шпана, просящая сигарету, испуганно косится на закутанное в арафатку лицо и винтовку Драгунова за спиной. Долгий подъем по лестнице, кашель снова свербит горло. На душе как-то погано. Убийства превратились в рутину и от этого только хуже. 17: 00. Объект выходит из заведения N и идет к стоянке. Убить с первого выстрела. Промахнешься - тут же уходи. Нет, я прекрасно справился с первого выстрела, сухо усмехнулся и сделал зарубку на прикладе. И снова ушел незамеченным, тенью скользя по самым темным и мерзким переулкам, куда человек в здравом уме не сунется. Но кто сказал, что я в своем уме и, тем более, в здравом...?
Снегопад штурмует город. Он поднимает голову, на щетинистой шее нервно подрагивает кадык, смотрит в темное небо. Снег скрипит под ногами, парень ворчит, кутается в клетчатую арафатку, вжимая голову в плечи. На длинные, до плеч волосы, собранные в растрепанный хвост, падают крупные хлопья снега. Киллер шмыгает носом, тихо матерится на позднее сообщение в ПДА. Короткая, с первого взгляда непонятная фраза - "22:00, северный вход." Никке прекрасно знал значение сообщения и знал, кто отправитель, несмотря на скрытый адрес. Босс еще вчера вечером вызвал к себе растрепанного, температурящего Ника и заявил, что он официально станет наставником подрастающего поколения. Спорить с Боссом было чревато как минимум выговором и паре пиздюлей, поэтому, пока ему втюхивали, кто такой Сэм и откуда он свалился, парень стоял и тупо кивал, мысленно находясь под одеялом в своей комнате в подвальном помещении. Я не умею учить кого-то, срываюсь и ору, не люблю повторять дважды. Но Боссу виднее.
Год назад. Холодный, просоленный ветер, пришедший с моря. Местный климат, мягко говоря, моему организму не понравился. Я уже сбился со счету, сколько раз я хотел сдохнуть только из-за того, что постоянно задыхался. Лекарства мне давали, но легче не становилось. В первые полгода я буянил, окрысивался на каждое слово и рвался на волю. Последние же полгода я впал в серую, бесцветную апатию, несмотря на бодрые речи басовитого Кирзача, на тему, что мол, какие-то полгода мне чалиться, а мне еще 8 лет, так что харе хандрить, а то по щам получишь. Я натягивал на лицо, изуродованное шрамом, дежурную улыбку и повторял, что все нормально. А не было ничего нормально. Я понял, что моя жизнь сломана так же, как хребет того паренька. Тюрьма оставила мне шрам на щеке, сломанную жизнь и забрала душу, которая по сей день бесплотным фантомом скитается по холодным, тюремным коридорам. Мне не стало легче, когда двери колонии закрылись за моей спиной, неохотная отпуская своего арестанта. Я повзрослел. Оставил мечты, фантазии и пустые слова. Меня обветрило солеными ветрами, карие глаза презрительно смотрели сквозь каменную оболочку. Мне не жалко себя. Мне жалко исключительно свою мать. И свою школьную любовь. Я знал, что она встретила другого. Я знал, что моего сына воспитывает другой, чужой человек. Шел второй год, когда она написала мне впервые. Она сообщила, что через полгода после того, как меня упекли за решетку, я стал отцом, но ни ее, ни ребенка больше не увижу...
Показалось неприметное, но главное здание.Мало кто знал, что там обитает наемная организация, а под всем парком тянется сеть катакомб с множеством подвалов, тупиков и развилок. Никке был в них всего пару раз, да и то ходил с Лисом и еще одним снайпером, кликуху его Джокер напрочь забыл, за довольно труднодоступными патронам к СВД. Кашель. Тихая ругань, парень сплевывает кровавый сгусток на белый снег. Хочется курить.
- Слышь, ты, сигареты есть? - два метра ростом, брит почти под ноль, за версту разит спиртом и сигаретами. Я знал этого парня. Он учиться в параллели, держит всю школу, а я отношусь к тем, кто его не боится вообще. Из-за спины слышу утробный рык Хидойтсу - тот его терпеть не может, особенно после того, как этот детина выбил ему два зуба. Прибавляем шагу. Я не хочу драться.
- Стоять, уебки! - хрипит противник. Удар в челюсть. Скулы сводит от боли, в голове мутнеет, но я стою на ногах. Крепко стою. Я не хотел. Меня вынудили. Тренировки в бойцовском клубе не прошли даром, а принятые на грудь сто грамм добавляют лже-храбрости. Позже в протоколе пропишут, что я находился в алкогольном опьянении. Я не нападал первым, я защищался. Удар в ответ. Мат, резкий бросок на асфальт. Падаю на спину, тут же вскакиваю и налетаю на противника, несмотря на то, что цепкие руки лучшего друга тащат меня за шиворот прочь. Нет уж, это дело чести. Выброс адреналина и тестестерона в кровь. Резкий провал в памяти. Я очухался только тогда, когда эта мразь корчилась на асфальте, а мне уже железом сковали руки. Глаза застилала кровь, стекающая со лба... Потом были длительные разборки. Я оставил того парня инвалидом на всю жизнь. Был суд. Была зона.
Бледный свет фонаря. На крыльце стоял парень, скорее всего, ровесник Ника. Киллер удивленно вздернул бровь - его, прости господи, ученик оказался отъявленным неформалом и на его фоне патлатый, в кожаной куртке и разодранных джинсах, Ник выглядел абсолютно  нормально. У парня были синие волосы, пугающие желтые глаза без зрачков, само собой линзы и тот оказался повыше вечно сутулящегося Джокера. Что же, если он хотел произвести впечатление странного типа, то ему это удалось. Какой-то холод пробегал по спине, при одном взгляде на него. Ник остановился в метре от новоиспеченного ученика и хриплым, низким баритоном поинтересовался:
- Как я понимаю, Сэм?